Фотография предоставлена М.А. Семёновым-Тян-Шанским
Эгон Феликсович фон Гейман – младший сын барона Феликса Александровича фон Геймана (15.1.1861, Рига – ?), одного из первых деятелей автомобилизма России, члена-учредителя Санкт-Петербургского Автомобильного Клуба.
Род Гейманов брал своё начало в Вильно. Прадед Эгона, банкир Соломон Гейнрих фон Гейман (1778, Вильно – 7.1.1855, Берлин), в браке с уроженкой Берлина Еленой Генриеттой (ур. Лихошутц, 1784 – 24.4.1855) имел единственного сына Александра Соломоновича Геймана (6.9.1818, Вильно – 30.5.1901, Рига), тоже ставшего банкиром. Не позднее 1860 г. семья Гейман переехала в Санкт-Петербург, где Александр женился на Фелиции Генриетте Юлии (ур. Адлерберг, 9.10.1841, Вильно – 5.2.1913, Дрезден). В семье Александра Соломоновича Геймана родились:
- Феликс (15.1.1861, Рига – ?) [1] – отец Эгона;
- Ида Хедвиг Доротея (1864 – 1911, Вена), в замужестве фон Тизенгаузен;
- Максимилиан Альфред Александр (20.1.1863, СПб – 17.11.1907, Рига);
- Эдгар (6.9.1865, Рига – ?) [2];
- Дагмар Александрина Анна (1866 – ?);
- Виктор Теодор (3.3.1874, Рига – ?).
Кроме Эгона, в семье Феликса Геймана росли старший брат Александр (1886 – ?) и младший брат Франк (12.2.1902, СПб – ?) [3]. Первым в четвертый класс гимназии К.Мая в 1900 г. поступил именно Александр. Эгон присоединился к брату на следующий год, начав обучение во втором классе. В это время семья Гейманов квартировала по адресу: Васильевский Остров, 3 линия, дом 12 [4]. Отец Эгона и Александра Феликс Александрович Гейман служил в Акционерном О-ве «Уралит». Основной целью общества «Уралит» являлась разработка асбестовых копей и изготовление изделий из асбеста. Кроме добычи асбеста на территории Пермской губернии, АО "Уралит" активно занималось геолого-разведывательными работами на территории Горного Алтая, а с начала XX столетия и золотодобычей, так как асбестовые прииски в тех местах активно перемежались с золотыми.
В 1904 г. отец Эгона стал Председателем правления АО пивоварня «Шопен» и семья переезжает на 8 линию д. 19-26 [5]. В 1907 г. семья Феликса Геймана переезжает по адресу Казачий пер дом 11 [6] в дом, принадлежавший ранее деду Эгона, купцу и дворянину, владельцу бань в Московской части Санкт-Петербурга, Александру Соломоновичу Гейману (1820 – ?) [7]. В адресном справочнике Феликс Гейман зафиксирован как потомственный дворянин. Несмотря на значительное удаление от школы К.Мая, Эгон продолжил обучение «у Мая». В 1911 г. имя Феликса Геймана пропадает из адресного справочника – скорее всего, родители Эгона переехали в Германию.
Эгон Гейман был одноклассником и близким другом Г.А. Парланда и А.Д. Семенова-Тян-Шанского. В гимназии он не был примерным учеником, но все очень любили «рыжего Геймашу» за веселый добродушный характер и необыкновенное чувство юмора. В 1908 г. Эгон окончил семь классов гимназии К.Мая. В фамильном архиве семьи Семёновых-Тян-Шанских сохранилось упоминание, что Эгон продолжил своё образование в Техническом училище в Гейдельберге (Германия). После начала предвоенного кризиса он из патриотических чувств решил вернуться в Россию, хотя его родители и брат жили в Германии. Гейман списался со своим школьным товарищем А.Д. Семеновым-Тян-Шанским, который в июне-июле 1914 г. был на курорте в Германии вместе с родителями, и нагнал всю семью Семеновых в Гамбурге, откуда они все вместе выехали в Копенгаген и далее в Стокгольм и Петербург (кружным путем вокруг Ботнического залива). Сразу после возвращения Гейман записался в армию добровольцем и был зачислен в 47-й Сибирский стрелковый полк.
Как призванный из запаса, Э.Ф.Гейман имел чин прапорщика, командовал ротой и был смертельно ранен в Карпатах на Дуклинском перевале 19 января 1915 г. Скончался 9 февраля 1915 г. во Львове в Собственном Ея Императорского Величества Императрицы Марии Федоровны Госпитале № 2 [8]. Посмертно награжден орденом Св.Георгия 4 степени [9].
В архиве М.Д. Семенова-Тян-Шанского [10] сохранились два письма Э.Ф. Геймана, адресованных А.Д. Семенову-Тян-Шанскому (07.10.1890 – 16.05.1979) – одно написано им на фронте и другое, предсмертное, продиктовано в госпитале сестре милосердия. Цитируем их полностью:
Письмо Э.Ф. Геймана к А.Д. Семенову-Тян-Шанскому (дата по штампу: 24. 12. 14):
«Милый мой Шура, все еще не имею от вас известий. Будь добрый, вышли папирос, уже неделю курим махорку, что доставляет очень мало удовольствия, еще недохват в теплых вещах, в остальном чувствую себя сравнительно хорошо, горы отравляют жизнь. Кланяйся Всем и пиши почаще по адресу: 47 сибирский стрелковый полк.
Твой Эгон»
Письмо Э.Ф. Геймана к А.Д. Семенову-Тян-Шанскому – отправлено из Львова, Собственный Ея Императорского Величества Императрицы Марии Федоровны Госпиталь № 2, 9.02.1915:
«Милый Шура,
Пишу тебе из госпиталя во Львове, куда попал будучи ранен 19 января вблизи Дуклинского перевала во время штыковой атаки. Пуля вошла в левую руку, пробила плечевую кость, через левый бок попала в грудную полость, задела оба легких и вышла с правой стороны спины. Здесь мне делали операцию, и теперь придется мне полежать месяца два вероятно. За все время войны получил от тебя только одно письмо 24 декабря и больше никаких писем и посылок не получал. На этом кончаю, так как благодаря лежачему положению лишен возможности писать сам, а должен пользоваться услугами сестры милосердия.
Пожалуйста, пиши мне поскорее и побольше, так как твои письма будет единственным моим утешением в переживаемые тяжелые минуты. Пожалуйста, сообщи это письмо по телефону Адлербергам и Миллерам.
Привет всем твоим.
Твой старый друг Э. Гейман
(Собственноручная подпись Геймана практически нечитаема.)
P.S. Все это писала сестра, в следующем письме поблагодари ее».
О смерти Э.Ф.Геймана написала в том же письме сестра милосердия Раич (Львов 13.02 1915):
«Пользуюсь оказией, посылаю вам письмо, писанное мною под диктовку покойного Эгмонта (так!) Феликсовича за два дня до его кончины. Прибыл он к нам в госпиталь в очень тяжелом состоянии с некоторыми странностями, которые объяснялись проникновением гнойных выделений в спинной мозг. В одну из спокойных минут дня через 2 после операции покойный просил меня написать вам письмо и записать для памяти у себя где-нибудь, что он вам должен. Письмо он просил передать оказией. На другой день он был уже совершенно невменяем и скончался в страшных мучениях не приходя в сознание.
С большой нежностью вспоминал он о вас все время и мечтал о том, как повидается с вами, когда его эвакуируют в Петербург. Так и не пришлось ему бедному порадоваться.
Бумажник и вещи покойного сданы мною заведующему хозяйством госпиталя.
Готовая к услугам
Сестра Раич».
Обстоятельства ранения Э.Ф. Геймана описаны его полковым товарищем поручиком Владимировым в письме от 4.03.1915 г.:
«Милостивый Государь!
На днях в 47 Сибирском стрелковом полку, в котором я служу, получилось печальное оффициальное, не оставляющее никаких сомнений известие о смерти нашего боевого товарища Эгона Феликсовича Геймана. Покойный служил в одном со мной батальоне, командуя, как и я, ротой, он – в 6-ой, я – в 8-ой. Друг другу мы сообщили адреса своих близких на тот случай, если их понадобится уведомить о несчастьи с нами, причем однако покойный не указал мне ни имени, ни отчества Вашего, и я вынужден обратиться к Вам, так сказать анонимно, в чем я приношу извинения. Написать же Вам, кратко, о том, при каких обстоятельствах покойный получил рану, унесшую его в преждевременную могилу, я считаю своим нравственным долгом в качестве сослуживца покойного с начала боевой компании. Тот бой, в котором он был ранен, произошел близ малозначительной венгерской деревни Шемес (Czemes) в окрестности местечка Свидник на дуклинском направлении, верстах в 6 от Свидника к востоку. Деревушка эта была занята нами днем без всякого усилия, даже без одного выстрела. Кроме человек 5 случайно отставших неприятельских солдат, да двух-трех местных жителей, в ней никого не оказалось. Мы расположились, уставшие от трудного перехода по глубокому снегу, передохнуть. Спустя некоторое время с лесистой горки близ деревни послышалась довольно редкая стрельба. Судя по выстрелам, стреляло не более 10--15 человек. Наверх по распоряжению батальонного командира был послан взвод выбить противника. Стрельба наверху участилась, заработал вдруг и неприятельский пулемет. Тогда Эгон Феликсович заявил, что необходимо послать в подкрепление взводу 5-ой роты по крайней мере еще роту. Наш командир был того же мнения, и вот 6-ая рота под командованием Эгона Феликсовича двинулась на гору с фронта и в обход. Высота горы была 432 метра, и рота достигла вершины не сразу, но зато, едва неприятель заметил ея появление, как открыл учащенный ружейный и пулеметный огонь по наступающим. В то же время началась ружейная и пулеметная стрельба на другом фланге неприятельской оборонительной линии. Туда был двинут целый батальон. Находясь внизу с своей ротой, бывшей в резерве, я слышал, как по мере накопления на указанной высоте наших неприятельская стрельба затихала, а огонь трехлинеек усиливался. Появились первые раненые. Потом сверху понеслось громкое ура, неприятельский пулемет на ближайшем фланге замолчал и перестрелка стала стихать. Появились и пленные. Вдруг разнеслась весть, что ранен ротный командир 6-ой роты. Я бросился к деревне и вижу, несут его бедного на носилках. Левая рука у него была откинута, он тяжело стонал, но был в полном сознании. Увидев меня, он объяснил, что у него раздроблена кость и кроме того задето легкое, т.к. он харкает кровью. Как обидно, добавил он далее, ведь и ранило-то меня в самом конце боя.
С трудом удерживаясь от боли, он старался казаться спокойным, хотя видимо, тревожился за последствия раны. Насколько могли, окружающие в свою очередь успокаивали его. Были приняты немедленно всевозможные меры, чтобы облегчить его страдания. С ближайшего перевязочного пункта был вытребован врач, удалось даже разыскать сани и хотя с трудом на утро доставить его в дивизионный лазарет. Бой тогда оказался для нас удачным, рота Эгона Феликсовича сбила неприятеля с его позиций, взяла неприятельский пулемет и захватила до сотни пленных. Среди австрийцев в тот раз преобладали венгерцы, к тому же в большинстве пьяные, и сопротивление они оказали упорное, так что их пришлось выбивать из окопов штыками.
Видеть в живых Эгона Феликсовича мне больше не пришлось. Другие сослуживцы говорили, что в лазарете он стал поправляться, а один офицер, случайно видевший его 6-го февраля уже в Львове, сообщил что рука у Эгона Феликсовича понемногу заживала, на боль в ней он не жаловался и только часто кашлял. Самочувствие его было вполне удовлетворительно, он охотно разговаривал. Поразила моего знакомого лишь чрезвычайная худоба больного. Ничто, однако, не указывало на печальный исход и тем неожиданней, тем скорбнее отозвалась в нас весть об его кончине. За те немногие месяцы, в течение которых мне пришлось по воле судеб находиться совместно с покойным, я страшно привязался к нему, почти как к родному, и получив первое известие об его ранение, не мог не расплакаться. С трудом сдерживая слезы я пытался уверить раненого и себя, что раны не серьезны. После я радовался мыслью за него, представляя, как он отдохнет в спокойной мирной обстановке и не попадет в те тяжелые условия, в какие нас поставила война. Покойный не отличался крепким здоровьем, это стало заметно окружающим сразу, особенно отозвались на нем трудные зимние переходы в горах. Многодневное пребывание по целым суткам суткам сплошь зимой на открытом воздухе, когда приходилось нам ночевать в лесах на снегу, иногда даже без костра, неудовлетворительное питание, частые передвижения почти без отдыха вызывали у него одно время сильный упадок сил, и к тому же тут присоединились сильные боли в животе. Благодаря оказанной медицинской помощи больной в несколько дней оправился и мог присоединиться к нам. Впоследствии, в откровенной беседе с Эгоном Феликсовичем, я просил его сказать по совести, поехал бы он на войну с такой охотой, как он сделал, что если бы знал, что именно придется там сносить, и покойный поколебавшись ответил, что, пожалуй бы, он постарался устроиться как-нибудь иначе, а не в действующей армии. Я пишу об этом с целью показать, насколько иногда было тяжело покойному, и тем не менее никто никогда не слышал от него никаких жалоб. Всегда он был настроен бодро, и это бодрое настроение передавалось невольно и солдатам, которые не менее нашего жалели о покойном. В бою Эгон Феликсович был всегда впереди всех, что могу засвидетельствовать и я лично, и пренебрегал всякой опасностью, служа примером для своих подчиненных. Опасность же эта была далеко не кажущейся, так как убитыми и ранеными, не считая больных, наш полк потерял до трети офицерского состава. Крайне добросовестный к своим обязанностям, он и в этом отношении служил образцом для подражания, и скажу от себя по совести, в иные минуты думалось с горечью и думается, что война бы уже теперь была нами кончена успешно, если бы в рядах нашей армии имелось побольше таких добросовестных офицеров, таких сознательных людей долга, как покойный. Наш боевой батальонный командир, участник обороны Порт-Артура, ставил покойного куда неизмеримо выше многих кадровых офицеров и горячо сожалел об утрате такого ценного помощника, каким был Эгон Феликсович. Не могла не привлекать к покойному и его отзывчивость на нужды товарищей, всегдашняя готовность услужить, помочь.
Я описал Вам, какие чувства вызывал к себе покойный. О себе он заботился мало, огорчался, что не имеет сведений о родителях, что редко получает письма и не получил вовсе ни одной из отправленных ему посылок. Собственных вещей имел он мало, главным образом, постельное и носильное белье, да и то прикупал последнее. О судьбе этих вещей мне ничего не известно, пока не вернулся в полк денщик покойного, сопровождавший его в госпиталь, куда он повез и вещи. Получаемое содержание покойного, как он говорил мне сам, почти целиком тратил на табак, на сладости, на консервы, приобретая все это в значительном количестве, и своих денег у него должно было остаться мало.
За боевые отличия покойный был представлен к награждению орденом Станислава с мечами и бантом, на награды у нас вообще крайне скупы и кроме командира полка никто их у нас еще не получал.
За последний бой Эгон Феликсович представлен к награждению Орденом Георгия Победоносца 4-ой степени.
Я постарался, по силе возможности, зная вашу близость к покойному и полагая, что это не безъинтересно для Вас, описать обстановку, в какой жил и был ранен покойный. С готовностью в случае нужды сообщу Вам и другие сведения о нем, на что можете смело рассчитывать.
Готовый к услугам
Прапорщик Борис Сергеевич Владимиров».
По данным картотеки бюро по учету потерь во время Первой мировой войны поручик Б.С. Владимиров без вести пропал на австрийском фронте 26 апреля 1915 г.
Приказ о награждении Э.Геймана Орденом Св. Георгия Победоносца за подписью командующего 8-й армией генерал-адъютанта Брусилова был издан уже посмертно, 19 апреля 1915 г., и затем утвержден Высочайшим указом от 9 сентября 1915 г.:
«… На основании п.2 ст 415 «Положения о полевом управлении войск», награждаю нижепоименованных лиц Орденом Св. Великомученника и Победоносца Георгия 4-й степени удостоенных к тому Кавалерской Георгиевской Думой, собранной при штабе вверенной мне армии 9 апреля 1915 г. :
... 47-го Сибирского стрелкового полка прапорщик Эгон фон Гейман. В бою 9-го января 1915 г. у д. Шемес, командуя ротой при взятии высоты 432, стремительной штыковой атакой овладел окопами противника, захватил действующий пулемет и 50 пленных при 2 офицерах».
Некролог Э.Ф.Геймана, написанный Александром Семёновым-Тян-Шанским, был помещен в № 13984 газеты «Новое Время» от 15 февраля 1915 г. [11]:
«Это был молодой человек небольшого роста, нескладный, рыжеватый, живой, с некрасивым, но оригинальным и умным лицом, из тех, что навсегда остаются в памяти. Сын когда-то довольно богатых родителей из натурализовавшихся в России немцев. Среднее образование получил в петроградской гимназии Мая. Находясь в старших классах, был здесь почти одинок, за переселением своей семьи в Германию. Жил в русской семье своего товарища. Воинскую повинность, как русский подданный, отбыл в одном из наших полков. Затем поневоле уехал в Германию к своей семье. Два его младших брата были в это время уже германскими подданными.
Война захватила его в Германии только что кончившим курс германской технической школы. Он имел возможность там и остаться. Но, верный чувству долга и сыновней преданности России, вернулся к нам. Вернулся потому, что чутким сердцем знал нравственную цену того, что дала ему Россия. И когда участливые немцы давали ему совет задержаться в Германии с тем, чтобы лишиться права выезда из неё в Россию, он отвечал:
— Если у Вас есть офицеры, способные уклоняться от своего долга, то у нас таких нет.
По плану мобилизации он был назначен прапорщиком в один из пехотных полков, в первый же месяц войны попавших на боевую линию. Участвовал в целом ряде боёв, сражаясь мужественно и самоотверженно. Ничего не просил у друзей, ни на что не жаловался. На днях был тяжело ранен. Одиноко умер в лазарете во Львове.
Вот несложная история скромного героя.
Его имя? Но много ли нам скажет это имя? Фамилия его фон-Гейман, имя Эгон. Мир его честной душе!
А. С.-Т.-Ш.»
Источники:
1. ЦГИА СПб. Ф. 828, оп. 14, д. 114, л. 216
2. Амбургер. Поколенные росписи. РНБ
4. Весь Петербург 1901 С.129
5. Весь Петербург 1904 С.147
6. Весь Петербург 1907 С.160
7. Купеческая управа СПб, 1900, С.146
8. РГВИА Картотека бюро учета потерь в Первой мировой войне, Ящик 7443-Г
9. РГВИА Ф. 400, Оп.12, Приказы по 8 армии. 1915 г. №419, Приказ Армии. 19 апреля 1915 года № 419.
10. ПФ АРАН ф. 873 оп.1 №92
11. Фонды музея истории школы К.Мая. Архив А.Л. Липовского; Текст заметки приводится по изданию: Н.В. Благово. Школа на Васильевском. Ч.1. СПб, "Наука", 2005, С. 311.
Информационную страницу сайта подготовили М.А. Семёнов-Тян-Шанский (Санкт-Петербург) и М.Т. Валиев (Санкт-Петербург).
03.10.2020
При использовании материалов ссылка на статью обязательна в виде: «М.А. Семёнов-Тян-Шанский, М.Т. Валиев. Биографическая страничка Эгона Феликсовича фон Геймана – URL: http://kmay.ru/sample_pers.phtml?n=719 (дата обращения)»