Главная     История     Персоны     Фотолетопись     Публикации     Новости     Музей     Гостевая книга     Контакты

Персоны

Ученики. Годы учёбы
1856-1918     1918-1937     1937-1944     1944-2009    
Педагоги. Годы работы
1856-1918     1918-1937    
1937-1944     1944-2006    



Периоды:





18.3.2024
На сайте размещена биографическая страничка участника Великой Отечественной войны Валентина Дмитриевича Курилова, учившегося в 6 САШ в 1937-1940 гг.
15.3.2024
На сайте размещена биографическая страничка юриста Сергея Васильевича Быкова, учившегося в гимназии К.Мая в 1871-1878 гг.
9.3.2024
Дорогие друзья и коллеги! На сайте размещена биографическая страничка художника Вадима Валентиновича Бродского, учившегося в нашей школе в 1953-1960 гг.
8.3.2024
На сайте размещена биографическая страничка участников Великой Отечественной войны: врача Кирилла Кирилловича Оконечникова, учившегося в нашей школе в 1935 г. и красноармейца Георгия Альфредовича Нуви, учившегося в нашей школе в 1927-1935 гг.




Семёнова-Тян-Шанская Анастасия Михайловна


Анастасия Михайловна
Семёнова-Тян-Шанская

13.02.1913 – 04.01.1992

геоботаник

доктор биологических наук (1967)

училась в нашей школе
в 1924-1927 г.г.

Анастасия Михайловна родилась 13 февраля 1913 года в Петербурге в известной семье Семёновых-Тян-Шанских. В гимназии К. Мая училось несколько поколений этой знаменитой фамилии, начиная с деда Анастасии Михайловны, Дмитрия Петровича (1854-1917) – старшего сына знаменитого путешественника Петра Петровича Семёнова-Тян-Шанского. Дмитрий Петрович поступил в гимназию в 1864 году и учился ещё у самого основателя школы Карла Ивановича Мая. Д.П. Семёнов-Тян-Шанский оставил интересные и подробные воспоминания о своей учёбе в гимназии, об учителях, о самом Карле Ивановиче [И1]. Его сын, отец Анастасии Михайловны, Михаил Дмитриевич (1882-1942) также учился в гимназии в 1895 –1902 годах. В дальнейшем он стал географом, доктором географических наук, преподавал в Педагогическом институте (ныне Российский Государственный Педагогический Университет им. А.И. Герцена). Учились в гимназии и братья матери Анастасии Михайловны, Георгий (1890-1911) и Освальд (1876-1956) Парланды.

Анастасия Михайловна (Стана – как звали её в детстве) поступила в Советскую Единую Трудовую школу (СЕТШ) № 217 в 1924 году в первый класс. В своём очерке о школе она подробно рассказывала о своих учителях, приводила интересные сведения о жизни учеников того времени (выдержки из воспоминаний приведены в конце статьи). 

В связи с реформированием седьмого класса в 1927 году Стана окончила среднее образование в другой школе, № 207, в 1931 году. Полюбив биологию, благодаря школьным занятиям, Стана хотела поступить в Ленинградский Университет на биолого-почвенный факультет, но из-за «непролетарского происхождения» ее не приняли; как ей объяснили в ректорате, «такие, как вы, в Университете не нужны». По ходатайству отца Стану взяли на работу препаратором в Отдел геоботаники Ботанического института АН СССР, после чего она поступила на заочное отделение биофака. 

В 1930-е годы Анастасия Михайловна несколько полевых сезонов работала в экспедициях, в Хибинах, а затем в Осетии. Специализировалась на кафедре геоботаники. Окончила Университет (1936) с отличием, защитив дипломную работу на тему «Луга и пастбища долины р. Свияги». 

Анастасия Михайловна на всю жизнь сохранила благодарную память о своих учителях и старших коллегах по Отделу геоботаники – Ю.Д. Цинзерлинге (1894-1939) и А.С. Порецком (1901-1942), вскоре погибших во время репрессий 1930-х годов. 

Перед войной началось ее многолетнее сотрудничество с сотрудниками московского Института географии АН СССР. В 1939 году она поступила в аспирантуру без отрыва от производства и 26 декабря 1941 года (!) защитила в Ботаническом институте кандидатскую диссертацию по теме «Динамика растительного покрова в связи с процессами эрозии почв на примере Приволжской возвышенности». Какое же мужество надо было иметь, чтобы защищать диссертацию в зимнем блокадном Ленинграде! 

К слову сказать, и ее отец Михаил Дмитриевич Семёнов-Тян-Шанский в декабре 1941 года защитил докторскую диссертацию по географии, а через месяц, 19 января 1942 года он умер от голода. После смерти отца, 8 февраля 1942 года Анастасия Михайловна была эвакуирована, вместе с другими сотрудниками Отдела геоботаники, в Казань. Вскоре она была вызвана в Москву в Институт географии для работы в составе бригады, которая вела работу над составлением специальных карт проходимости для театра военных действий на Украине, в Восточной Европе и на Дальнем Востоке. 

Вернувшись в Ленинград в 1945 году, Анастасия Михайловна, продолжила работу в Ботаническом институте по составлению геоботанических и ландшафтных карт. Она вела полевые работы в Ленинградской области, в Деркульском стационаре (Белгородская область), в Центрально-Черноземном Заповеднике. защитила докторскую диссертацию в 1967 году по теме «Динамика степной растительности». Ею опубликовано 78 научных работ. В 1970-е годы она вела большую работу по охране природы, подготовив и обосновав предложения по созданию заповедных территорий и заказников в Ленинградской области.

В 1982 году вышла на пенсию, но продолжила работу учёным секретарём в комиссии по охране окружающей среды при Русском Ботаническом Обществе. 

Анастасия Михайловна умерла 4 января 1992 года в Петербурге. Похоронена на Смоленском лютеранском кладбище. 
Благодарим племянника Анастасии Михайловны, Михаила Арсеньевича Семёнова-Тян-Шанского, за трепетное отношение к памяти своих предков и за ценные дополнения к биографии А.М. Семёновой–Тян-Шанской 
В последние свои годы Анастасия Михайловна написала тёплые воспоминания о школе. Ниже приведены несколько страниц из бесценного документа.


Из воспоминаний А.М. Семёновой-Тян-Шанской: 
«Первого сентября 1924 года все мы пошли в 217 единую трудовую школу на 14 линии, дом 39. Это была бывшая знаменитая мужская гимназия Карла Мая. Моя сестра Вера и Катя Гамалей пошли в этот день в «1А» класс первой ступени; Егор Петрашень, Наташа Гамалей и я — в «1В» класс; Оля Гамалей — в «Д» класс первой ступени; Ася Петрашень — в третий класс второй ступени. Гимназию Мая окончили: мой дед (отец папы), папа, его два брата, два брата мамы и Иван Васильевич Петрашень. (Отсюда и началась дружба наших семей — женились на сестрах своих товарищей). Карл Иванович Май основал свою школу в 1856 году. Он был замечательный педагог. Девизом его было: «Сначала любить, потом учить».

В гимназии царил дух товарищества и гуманизма, что для середины XIX века было новшеством. Сначала гимназия помещалась на 1 линии, затем на 10 линии, а после ее пятидесятилетия было построено (частично на средства ее бывших учеников) здание на 14 линии, великолепное по своей планировке и учебным кабинетам. Четырехэтажное здание школы с полукруглыми окнами на первом и четвертом этажах было очень красиво. Под самой крышей, над окнами четвёртого этажа была надпись: «Гимназия и реальное училище К.Мая», а над парадной дверью, выходящей на 14 линию, красовалась эмблема школы: барельеф майского жука на березовом листе. Все окончившие гимназию Мая шутливо назывались «майскими жуками» и могли говорить друг другу «ты». Поэтому папа, например, говорил «ты» многим нашим учителям. Традиции гимназии (школы) жили в ее стенах. Одной из традиций было оставление некоторых из выпускников преподавателями в этой же школе. Когда мы пришли в 217 школу, ее заведующим (директором) был Вениамин Аполлонович Краснов, в прошлом — ученик гимназии Мая, принявший ее от директора А.Л. Липовского, историка, преподававшего в школе около сорока лет. Математику преподавал Борис Иванович Умнов, окончивший в свое время реальное училище Мая (вскоре после открытия было организовано и реальное училище). Это же училище окончил и наш любимый учитель физкультуры — Ростислав Васильевич Озоль. Гардеробщиком работал в 217 школе старый швейцар гимназии Мая — Степан Васильевич Смородин. И когда 1 сентября 1924 года папа привел нас троих в школу, он представил нас ему, сказав: 

«Вот, Степан Васильевич, привел своих детей в родную школу». Со времен К.И. Мая повелось, что директор школы ежедневно утром перед началом занятий стоял у широкой парадной лестницы и пожимал всем ученикам руку. Так делал сам К.И. Май, затем следующий директор — его друг и товарищ В.А. Кракау, потом А.Л. Липовский. 1 сентября 1924 года пожимал руку В.А. Краснов. Учебные классы размещались в основном корпусе школы, окнами на 14 линию, то есть на солнечную сторону. На верхнем (четвертом) этаже находились классы первой ступени: по два параллельных 2-х, 3-х и 4-х класса («Б», «В» и «Г», как они тогда назывались). И во время перемен в зале четвертого этажа стоял невыразимый шум, исходящий от бегающих ребят, играющих в жмурки, пятнашки, кошки-мышки… Пятые же классы первой ступени (два класса «Д») помещались на втором этаже. Здесь же находились младшие классы второй ступени — 1-е (т.е. 6-е) и 2-е (т.е. 7-е) классы. В зале этого этажа на переменах было спокойнее и тише: все ученики не бегали, а ходили по залу. На третьем этаже помещались старшие классы второй ступени: 3-и (т.е. 8-е) и 4-е (т.е. 9-е). В зале третьего этажа была сцена (эстрада с занавесом). Здесь проходили все собрания, спектакли и другие мероприятия. Залы всех трех этажей с двух концов имели выходы на лестничные площадки. Двери трех классов каждого этажа выходили непосредственно в залы; трех других классов — на площадки. Двери всюду были стеклянными, поэтому дежурному преподавателю было хорошо видно, как ведет себя класс после звонка, но еще до прихода преподавателя, ведущего урок. 
На первом этаже помещались гардероб, учительская, канцелярия, кабинет заведующего и кабинет врача. (Врачом в наше время была Анастасия Ивановна Копейкина — огромная добродушная дама, говорившая басом, которую любила вся школа.) На первом же этаже помещалась библиотека, в которой кроме книг хранились и географические карты. В кабинете заведующего стояла огромная, обитая кожей мебель (диван и два кресла) и письменный стол. На стене висел портрет основателя школы — К.И. Мая. За гардеробом, окнами во двор, располагалась квартира Степана Васильевича Смородина, а квартира уборщицы — тоже на первом этаже, но по другую сторону ворот. В боковом флигеле, выходящем во двор, размещались кабинеты. На втором этаже находился кабинет физики. Он состоял из трех больших помещений. На четвертом этаже находился кабинет химии, состоявший из двух помещений, оборудованных вентиляционными шкафами и газовыми горелками. На третьем этаже через всю длину флигеля шел длинный коридор, упирающийся в дальнюю (третью) лестницу. Вдоль коридора располагались: класс рисования с подвижными пюпитрами, расположенными на закругленном амфитеатре, класс пения и музыки с роялем и большая столярная мастерская. Вниз по третьей лестнице можно было спуститься в «равелин» (так назывались еще два класса «А» («А-грамотный», в котором учились Вера и Катя, и «А-неграмотный»). А еще ниже (на первом этаже) находился вход в гимнастический зал с двумя раздевалками, уборной и комнатой преподавателя. Вверх по третьей лестнице на четвертом этаже (т.е. позади химического кабинета) помещался кабинет естествознания (природоведения), тоже из двух больших комнат: первая служила аудиторией, вторая — препараторской. В аудитории по стенам размещались чучела животных и птиц, в шкафах — банки с пресмыкающимися и т.п. Это был своего рода анатомический и зоологический музей. Среди чучел выделялась прекрасно сделанная рысь, сидящая на большой ветке. Чучело убитой им рыси подарил школе папа в 1918 году от своего имени и от имени дедушки (отца мамы) Андрея Александровича Парланда (родного брата архитектора Альфреда Александровича Парланда, автора проекта храма Воскресенья Христова на Екатерининском канале, ныне - Грибоедова) — страстного охотника, сыновья которого тоже учились в гимназии Мая. Эта рысь долгое время висела в нашей квартире в столовой. Тогда же папа и дедушка подарили школе чучела пестрого и черного дятлов, голову лисицы и еще что-то. Я всегда смотрела на все это с особым чувством. Еще выше по лестнице над кабинетом естествознания была мансарда с частично застекленной крышей. В мансарде размещался «живой уголок». Там были аквариумы с рыбами, террариум, несколько клеток с птицами и масса комнатных растений. Все помещения запирались на французские замки. В них ходили только с преподавателями на специальные занятия. 

Состав учителей в 1924 году в школе был прекрасный. В старших классах второй ступени историю преподавал самый старый из учителей — Александр Лаврентьевич Липовский. У него учился еще папа. Со дня пятидесятилетия школы и до 1919 года он был директором и гимназии, и реального училища Мая. В наше время он был старенький, с седой бородкой, сгорбленный, ходил с палочкой. Но пользовался любовью и уважением всех учеников. И даже мальчишки из классов «В», «Г» и «Д», сбегая с лестницы, замедляли бег, когда по ней шел Липовский, и останавливались, пропуская его. Какое-то время в эти же годы историю преподавал также и молодой Арсений Николаевич Насонов. 

Заведующий школой Вениамин Аполлонович Краснов, бывший ученик гимназии Мая, вел в старших классах, начиная с класса «Д», литературу. Небольшого роста, коренастый, с острой бородкой и усами, он ходил в форме морского офицера: в темно-синем кителе с золотыми пуговицами и нашивками на рукавах (капитан, наверное, 2 или 3 ранга), потому что преподавал литературу еще в Военно-морском училище имени М.В. Фрунзе (ныне Морской Корпус Петра Великого). Также капитаном в морском мундире был и бывший маец — математик Борис Иванович Умнов. Его называли «дядя Боба». (В школе во втором классе второй ступени училась его племянница Ирина Умнова, дочь наших старых друзей.) Бориса Ивановича вся школа боялась. Когда он дежурил и ходил в огромных ботинках, заложив руки за спину, большими шагами по залу второго или третьего этажа, даже самые шумные ребята затихали. Про него пели песенку: «Очень строго смотрит в оба — это значит Дядя Боба». 
Другую песенку пели про химика старших классов Бориса Александровича Муромского: «Длинный, тощий, точно глист — это химик наш Борис». Он, видимо, был хорошим химиком, но когда мы доросли до этого предмета, его в школе уже не было (он окончательно ушел в какой-то институт Академии наук, где до того был совместителем). У нас химию преподавал Иван Николаевич Артемьев — очень небольшого роста, с большими усами, скромный, на вид тихий, но строгий, а главное — справедливый человек и прекрасный педагог. Его все очень уважали и любили. Любили не только его, но и предмет, который он преподавал. Недаром многие ребята из нашего класса выбрали впоследствии именно химию. До сих пор помню, как Иван Николаевич демонстрировал впервые перед нами таблицу Менделеева и рассказывал не только о ней, но вкратце и о её создателе. Имя Дмитрия Ивановича Менделеева прозвучало для меня впервые от него. И я, еще девочкой 13-14 лет, с интересом прочитала воспоминания жены Д.И.Менделеева (А.И.Менделеевой) и его сотрудницы О.Э. Озаровской. 

Географию, начиная с «Д» класса, вел Николай Сергеевич Кобозев, именно вел, потому что его уроки походили на лекции. Учебников географии, кроме дореволюционного (для разных классов) учебника «Физическая география» Иванова, не было, лишь кое у кого из учеников он имелся. Правда, были для младших классов очень хорошие «географические тетради» с немыми картами, картами рельефа и т.д., которые надо было раскрашивать. А знать географическую карту Николай Сергеевич требовал неукоснительно. Вешая на доску карту какого-нибудь района, он требовал показать, например, бассейн реки со всеми ее притоками, перечислить все горные хребты и т.п. Навсегда запомнила, как он два урока подряд читал лекцию об Индии; в другой раз задал писать в классе работу о климате Европы, глядя на карту. Носились в школе слухи, что он пил и что у него бывают запои. Не знаю. Только потом, работая над составлением «Карты растительности Европейской части СССР», я наткнулась на ряд работ по геоморфологии Н.С.Кобозева. И узнала, что преподавательскую работу в нашей школе он совмещал с работой в Географо-экономическом институте Университета.
  
Физику вел молодой, прихорашивающийся, слегка прихрамывающий Вениамин Александрович Виноградов («Венька»). В наше время он был не очень хорошим преподавателем, но после войны и блокады стал директором школы в другом районе и одним из лучших преподавателей города. Преподавательниц немецкого языка было две — Анна Васильевна Петровская и Эрика Николаевна Габлер. У нас вела занятия Эрика Николаевна или просто «Эрика». Она была типичной петербургской немкой, прекрасно, наверное, знала немецкий язык, но не обладала никакими педагогическими навыками и методами. Все ученики школы ее в грош не ставили, изводили, на уроках «бузили», не слушались. Например, Егор Петрашень в пятом или шестом классе просидел весь урок в шкафу и оттуда подавал реплики. И Эрика ничего не могла поделать. Кроме того, она была безнадежно влюблена в физкультурника Ростислава Васильевича Озоля. Вся школа это знала и дразнила ее. На уроке вдруг раздавался громкий шепот: «Ростя прошел мимо нашего класса!.. Еще прошел…» Бедная Эрика краснела, совсем теряла дар речи… А класс хихикал. Но, в общем-то, ее любили за доброжелательство. Беда ее и наша была еще в том, что в наше время не было никаких учебников немецкого языка, никаких пособий, кроме двух старых учебников на готическом шрифте. А мы должны были осваивать новый латинский шрифт. И вообще в то время к языкам отношение было очень неважное. В результате мы совершенно не знали немецкого языка. Хотя многие из нас, в том числе мы с Егором и Наташей, занимались им еще дома (частным образом) — у таких же беспомощных немок. 

Зато наша классная воспитательница с класса «В» и до седьмого класса — Мария Александровна Гульбина, биолог, имела на весь класс огромное влияние, и все ее очень любили. Ей мы обязаны, по существу, всем: любовью к школе, дружбой между собой, которая сохранилась на всю жизнь и до сих пор помогает жить, и, конечно, добросовестному отношению ко всему — к учебе, к приобретению знаний, к работе. Недаром из учеников седьмого класса, последнего, который мы провели в стенах 217 школы, получилось девять докторов наук, один член-корреспондент, пять кандидатов наук, врач-хирург, два очень крупных геолога. А впервые мы встретились в 1924 году в первом «В» классе на задней площадке четвертого этажа. В этом помещении мы проучились два года, в классах «В» и «Г». Помещение класса было большое, светлое. На большом полукруглом окне стояло много цветов, а перед окном на специальном столике — аквариум, в котором жили простые колюшки, и террариум с тритонами, лягушками и ручейниками. Ухаживали за растениями и животными сначала дежурные, а потом члены кружка любителей природы, организованного Марией Александровной. В него вошли не все ученики, а самые любознательные и активные. Когда мы втроем (Егор Петрашень, Наташа Гамалей и я) пришли в 1924 году в школу, основное ядро класса уже проучилось в нем два года. В 1 «Г» классе мы с Наташей сидели на одной парте во второй колонке.

Впереди нас сидели две очень благовоспитанные девочки с огромными косами: Нина Барсукова с одной косой и бантом наверху косы и Аленушка Фан-дер-Флит с двумя толстыми косами до пояса. Я тоже ходила с двумя косами, а Наташа с одной. Все девочки и мальчики и большинство преподавателей ходили в школе в халатах. Формы ведь тогда не было, но обязательно были серые или синие халатики, которые мы дома снимали, потому что у всех у нас было по одному платью, и переодеваться было, по существу, не во что. У девочек халатики были с белыми воротничками. Все, даже в старших классах второй ступени, одевались очень скромно. Никаких украшений: колец, бус, подвесок в школе просто не допускалось. Когда на уроках гимнастики Ростислав Васильевич видел на руке у какой-нибудь девочки колечко, он строго говорил, чтобы этого больше никогда не было. Самыми интересными уроками в «В» и «Г» классах для меня были уроки природоведения, которые вела Мария Александровна Гульбина. Мы вели дневники наблюдений за природными явлениями, ходили на экскурсии на остров Голодай. Запомнились три экскурсии, тоже с Марией Александровной: на писчебумажную фабрику (в начале Железноводской улицы), Василеостровскую пожарную часть и в шахты Горного института. В пожарной части нас принимали пожарные очень радушно. Показали свои спальни, комнаты отдыха, столовую и другие помещения — конюшни, где стояли лошади, и сараи, где находились пожарные машины. Лошади стояли со всей сбруей, их надо было во время тревоги только завести в сарай и быстро запрячь. Выведя нас на плац перед каланчой, брандмайор велел дать тревогу. Зазвенели сигналы, забил колокол, и пожарные из всего здания бросились бегом к машинам и лошадям. Моментально вывели коней и машины, пожарные на ходу надевали костюмы и каски (золотые, почти как у древних римлян). На все это потребовалось три минуты. Мы были потрясены. И я на всю жизнь запомнила эту экскурсию.
  
Но еще интереснее был поход в Горный музей и шахты. Эту экскурсию вел отец одного из наших товарищей, Васьки Наливкина, геолог Дмитрий Васильевич Наливкин, будущий академик. Веселый, красивый, с черной бородой, он встретил нас под колоннами Горного института, кратко рассказал нам об этом замечательном здании и повел наверх в музей. Там больше всего поразили скелеты и отпечатки ископаемых животных и красивые минералы. Но самое большое впечатление произвели шахты. Мало кто из ленинградцев знает и знал тогда о том, что во дворе Горного института и частично под самим зданием был построен под землей учебный макет шахт. Чтобы вести нас туда, Дмитрий Васильевич надел шахтерский брезентовый костюм, взял молоток, фонарь «летучая мышь». Кроме того, у него был маленький карманный фонарик. Предупредил нас, чтобы мы не шумели и были очень осторожны. «В шахтах всякое бывает», — сказал он и начал медленно спускаться вниз. Мы держались за перила лестницы, а потом в коридорах шли строго за ним. Он показывал нам расположение горных пород, освещая стены фонариком и «летучей мышью». Особенно поразили кварцевые жилы с вкраплениями самородного золота, залежи железной руды и, конечно, угольные пласты. Коридоры были узкие и темные, и идти было трудно и страшно. Там, где находились залежи пород, они расширялись в небольшие залы. Казалось, что мы идем очень долго и глубоко под землей. Дмитрий Васильевич рассказывал, а ребята переговаривались шепотом. Мы с Наташей для верности крепко держались за руки. Вдруг у Дмитрия Васильевича погасла лампа. Стало абсолютно темно. Он попросил не беспокоиться: сейчас он зажжет фонарик и будет им светить. Но фонарик тоже испортился. Дмитрий Васильевич спросил, нет ли у кого-нибудь спичек. Может быть, кто-нибудь из нас курит? Нет, спичек ни у кого не было, никто из нас не курил. Дмитрий Васильевич просил не волноваться; он плохо знает этот конец шахты, но где-то ведь должен быть выход. Сейчас он ощупью попытается найти его, а мы должны стоять тихо, не шуметь и не волноваться. Стало тихо, было темно и страшно, и мы все закричали: «Дмитрий Васильевич, Дмитрий Васильевич!..» Послышались голоса, и в конце коридора вдруг загорелся электрический свет. Несколько студентов бежали к нам. Из бокового отсека показался Дмитрий Васильевич. «Как? — сказал он, — оказывается, здесь провели электричество! А я и не знал. Видите, как получилось-то, ребята!» При электрическом свете шахта выглядела еще интереснее… Студенты пересмеивались, Дмитрий Васильевич был серьезен. И большинство из нас были уверены, что он, действительно, ничего не знал… 

А в 1948 году в Горном институте было какое-то комплексное совещание, после которого уже академик Наливкин вел экскурсию по музею. Я подошла к нему и напомнила об экскурсии учеников 217 школы в шахты. «Знаете, к сожалению, их уже нет; они все разрушились во время блокады, и их не восстановили. Да вряд ли и восстановят», — ответил он… Кроме этих экскурсий, запомнившихся на всю жизнь, Мария Александровна водила нас, конечно, в Зоологический музей и в Этнографический музей Академии наук. Ее муж был сотрудником Этнографического музея, и он показал нам музей, очень подробно обо всем рассказывая. Особенно интересно о путешествии Миклухо-Маклая в Новую Гвинею. Потом в классе сделали стенд, посвященный Миклухо-Маклаю: хижину, пальмы, фигурки жителей. Я отдельно перерисовала рисунки папуасов из книги «Человек с Луны». 

Бывали спектакли и самодеятельность и в школе. Особенно почему-то запомнились «живгазеты», посвященные В.Маяковскому и А.Блоку. Там был эпизод из «Двенадцати» Блока. Буржуев изображали старшеклассники в пальто и шляпах Ростислава Васильевича и физика Вениамина Александровича. Рабочие со знаменами и винтовками входили на сцену по проходу между скамейками. Ведущие были в полосатых футболках. И все вместе производило впечатление. Помню еще сцены из произведений Гоголя — разговор двух дам: дамы, приятной во всех отношениях, и просто приятной дамы. Разыгрывались и живые картины. Например, прикованного к скале Прометея изображал самый красивый парень школы — Миша Шретер, внук архитектора Л.Н.Бенуа. На «Суд над Раскольниковым» в постановке старших классов нас, учеников «В» и «Г» классов, не пускали. И об этом интересном спектакле я знаю только по рассказам двоюродного брата Кирилла. 

Кумиром школы у всех поколений учащихся был Ростислав Васильевич Озоль («Ростя»). Он начинал преподавать гимнастику с «Г» класса и вел занятия во всех классах до конца второй ступени. А кроме того, он руководил школьным кружком «Спартак». Успех выступлений «Спартака» был так велик, что приходилось делать несколько праздников подряд: вечер для старших классов, утренник для младших и обязательно вечернее выступление для родителей. Когда я была в «Г» классе, Ростиславу Васильевичу было лет 25-27. Половина девчонок была влюблена в Ростю. Когда на вечерах он приглашал какую-нибудь девочку танцевать, она вся сияла от восторга. Все спартаковцы, так же как и все ученики школы, не просто любили Ростю, а обожали его. Слово его было законом не только для спартаковцев, но и для всех учеников школы. Однако, бывали и случаи, когда кто-нибудь делал как раз наоборот. Наташа Гамалей, например, в 1927 году остриглась потому, что ей передали слова Рости о том, что «уж кто-кто, а Наташа никогда не острижет свою косу». И Наташа, услыхав об этом, — пошла в парикмахерскую и остриглась. Пожалуй, ей хороша была стрижка, хотя волосы у нее не вились… 

Всегда весело и просто нам было в доме у Фан-дер-Флитов, несмотря на то, что мать Аленушки — Вера Петровна — была завучем нашей школы. Они жили в маленьком (когда-то собственном) деревянном одноэтажном домике с мезонином на 6 линии недалеко от Среднего проспекта. Дом с высоким крыльцом был развалюхой страшной. В большой столовой в золоченых рамах висели портреты предков: декабриста В.П.Ивашева и его жены-француженки Камиллы Петровны Ле-Дантю, поехавшей в ссылку в Сибирь за своим любимым женихом-декабристом. Судя по портрету, у нее были большие темно-серые глаза и чудесные густые черные брови. Общий облик ее повторился и в Вере Петровне, и в нашей Аленушке: такие же чудные черные брови и огромные серые глаза. У Аленушки были две толстые длинные косы, а у Веры Петровны — толстая, почти седая коса была уложена короной на голове. Вера Петровна была для нас радушной и милой хозяйкой. Говорила Вера Петровна тихим голосом, никогда не повышая его, даже в школе. 

Начиная с класса «Д», т.е. с пятого класса, наша жизнь стала сложнее. Пришли новые преподаватели: литературу стал преподавать Вениамин Аполлонович Краснов, математику — Т.Н.Костылева (о которой пели песенку: «Что за тучная корова? Это Таня Костылева»), а обществоведение — Мария Иринарховна Половинкина. Истории, как таковой, вообще в школьных программах не было. Исторические сведения мы черпали из рассказов родственников, из романов Вальтера Скотта, исторических повестей и романов: «Сын гетмана», «Богдан Хмельницкий» Роговой. Из произведений А.К.Толстого: «Князь Серебряный», трилогии «Смерть Иоанна Грозного», «Царь Феодор Иоаннович», «Борис Годунов». Некоторые ученики (и я в том числе) — также по «Истории государства Российского» того же Алексея Толстого. Но о том, что читали эту шуточную поэму и знали ее наизусть, не говорили. 

На уроках обществоведения у Марии Иринарховны, которая должна была бы, по идее, дать нам общее представление об истории, был введен новый метод — «Дальтон-план». Класс был разбит на группы-бригады по пять-шесть человек. Члены их садились на уроках Марии Иринарховны рядом и читали шепотом очередной абзац из учебника обществоведения: считалось, что обсуждали его между собой. Мария Иринарховна сидела за столом строгая, надменная и неподвижная, ничего не рассказывала и ждала, чтобы к ней подошел кто-либо из какой-нибудь бригады и попросил объяснить то, что в заданном параграфе бригада не понимает. Тогда Мария Иринарховна шла к этой непонимающей группе учеников, садилась рядом с ними за парту и также шепотом объясняла то, что они не понимали. Для того чтобы показать свою «активность», надо было обязательно что-нибудь «не понять». Чтобы не было потом лишней волокиты с отметками. Основой курса обществоведения было «революционное движение в мировом масштабе». Но более скучного, тягучего, неинтересного предмета, по моим тогдашним понятиям, на свете не было. Запомнились почему-то чартизм в Англии и Морозовская стачка в Иванове. Больше от уроков обществоведения у Марии Иринарховны я ничего не получила.
  
Краткий курс истории гимнастики (не то в пятом, не то в шестом классе) нам блестяще прочел Ростислав Васильевич — любимый Ростя. Читал он этот курс вдохновенно, торопясь, картавя, но по мыслям, по изложению фактов — замечательно. Спарта, Олимпийские игры, боевая подготовка римских легионеров и средневековые ристалища оживали на его уроках. Впервые от него услышала я о Яне Гусе, о Коменском — речь шла о педагогических учебных заведениях Средневековья, о необходимости физических упражнений и о спортивной подготовке во всех странах и в разные эпохи, о спортивных обществах за границей и у нас в России. Вместе с историей гимнастики в изложении Ростислава Васильевича проходила, по существу, и история педагогики. И сохранившаяся у меня тетрадка с записями его уроков-лекций помогла мне во многом в Университете, где педагогику нам читал какой-то крайне бездарный лектор. 

Таков был «исторический фон» наших знаний, когда к нам в «Д» пришел Вениамин Аполлонович Краснов. Он и раньше заходил к нам в класс, но теперь пришел как преподаватель литературы. Начал он с изложения истории литературы с древнейших времен. И великолепно прочел в лицах «Царя Эдипа» Софокла. Он был превосходным чтецом и, читая, изображал в лицах героев, попутно давая объяснения. Особенно хорошо он преподнес нам Шекспира, останавливаясь на «Макбете» и, конечно, на «Гамлете». Подчеркивая при этом, что без знания мировых классиков мы не сможем разобраться в своей, русской литературе. Русскую литературу он, как полагается, начал с былин, хотя мы кое-что о них знали из программы «Г» класса. Затем шли Сумароков, Тредьяковский, Ломоносов, Державин. Но я как-то плохо помню эти уроки. Зато первая половина XIX века, начиная с «Бедной Лизы» Карамзина, засверкала на уроках Вениамина Аполлоновича блестяще. Он преподавал у нас два с половиной года: пятый, шестой и половину седьмого класса. Особенно запомнились его уроки, посвященные Пушкину и Гоголю. Помимо того, что он был прекрасным лектором, он обладал удивительным актерским талантом. Когда он читал сцену объяснения Хлестакова с Марией Антоновной, сидя на стуле, то после каждого замечания Хлестакова: «Зачем же далеко, когда можно близко?» — передвигал свой стул по всему классу. А когда читал «Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», то в разговоре с судьей, когда «Иван Иванович встал, поклонился и сел», Вениамин Аполлонович тоже вставал, кланялся и вновь садился за стол. Весь класс при его чтении замирал от восторга, дрожал от сдержанного смеха и, затаив дыхание, смотрел и слушал. Когда же Вениамин Аполлонович читал стихотворение Пушкина «К морю», казалось, что мы сами находимся на берегу океана…" 1989 г.


В 2013 году вышла в свет книга воспоминаний Анастасии Михайловны [4] с полным текстом которой можно познакомиться на нашем сайте. 


Литература: 
Семенова-Тян-Шанская А.М. Мир растений и люди. 1986

Источники:

1. Благово Н.В. Школа на Васильевском острове. Ч.1. СПб.: Наука, 2005: С.106-147 
2. Благово Н.В. Школа на Васильевском острове. Ч.2. СПб.: Наука, 2009: С.132–144 
3. Архив Ботанического института РАН: ф.273, опись 8, № 393 
4. А.М. Семенова-Тян-Шанская. Записки о пережитом. [сост. М.А.Семенов-Тян-Шанский и А.Ю.Заднепровская], СПб.: Изд-во ООО «Анатолия», 2013. 

Информационную страницу сайта подготовили Н.Б. Чернышёва и М.Т. Валиев 


Дополнительные материалы:

Фотолетопись:
Поиск учеников школы


 




04.03
День рождения бывшего ученика нашей школы, вице-адмирала Николая Романовича Греве
11.03
День рождения выпускника нашей школы, архитектора Виктора Федоровича Габерцетеля
18.03

День рождения бывшего учителя физкультуры, Засл. учителя РСФСР Г.И.Девицкого 

30.03
День рождения бывшего ученика нашей школы, капитана Бориса Георгиевича Шарона



















2009-2020 ©
Разработка и сопровождение сайта
Яцеленко Алексей