.
Антонина Петровна Просандеева (Павлова), удивительно светлый, красивый и деятельный человек, всегда была добрым другом нашего музея. В течение многих лет Антонина Петровна заботливо следила за нашей деятельностью, помогала советом, добрыми делами, передала музею бесценные свидетельства дней минувших. Антонина Петровна ушла от нас 27 февраля 2010 года, не дожив до своего 92-летия всего один день. Все мы ощущаем горечь невосполнимой потери…
Антонина Петровна практически всю свою жизнь провела на любимом ею Васильевском острове, куда семья переехала после наводнения 1924 г. (их квартира на о. Голодай была разрушена наводнением). В 1935 году она окончила 217 трудовую школу (бывшая гимназия Карла Мая). Школьным дням Антонина Петровна посвятила трогательные воспоминания, отрывки из которых мы приводим ниже. Жизнь не щадила её. Рано потеряла отца, а вскоре и годовалую дочь. Первые же месяцы войны принесли большое горе. 28 августа 1941 г. в печально знаменитом Таллиннском переходе Балтийского флота погиб на эсминце «Володарский» её муж, старший лейтенант Просандеев Герман Михайлович. Антонина Петровна, инженер по образованию, отказалась уехать в эвакуацию, а с больной матерью и пятилетним сыном остались в блокадном городе, поступив в военный госпиталь санитаркой. В тяжелейших условиях блокады, в голод и холод, под непрерывными бомбёжками и артобстрелами, она спасала раненых. Много лет после войны писали ей письма, заезжали в гости бывшие её подопечные. После снятия блокады Антонина Петровна поступила на завод «Красный металлист» (в дальнейшем объединение «Эскалатор»), где проработала инженером более 44 лет, участвуя в разработке эскалаторов для метрополитенов нашей страны и зарубежных стран. После ухода на пенсию Антонина Петровна создала музей истории объединения «Эскалатор», который много лет был гордостью завода и Васильевского остова. Во время перестройки музей погиб, его помещения проданы под прачечную, почти все экспонаты утрачены. Но осталась книга «От подковы до эскалатора», написанная Антониной Петровной, где она убедительно показала приоритет василеостровского завода по созданию самых первых эскалаторов для московского метро. Один экземпляр книга Антонина Петровна подарила нашему музею.
Антонина Петровна замечательно рисовала, свои картины она дарила друзьям и родственникам. В свои преклонные годы она продолжала активную общественную жизнь, много времени уделяла музею гимназии Карла Мая. Всегда напоминала нам, что четыре поколения её семьи в разные годы окончили эту школу. Сын Олег, военный моряк, ветеран – подводник, окончил школу в 1954 г., внук Андрей в 1973 г., правнук Михаил в 2007 г. К ней часто приходили журналисты, записывали её увлекательные рассказы об истории Васильевского острова, о войне. Её материалы неоднократно опубликовывали в газетах, они звучали на радио и телевидении.
Антонина Петровна помогла восстановить добрые имена братьев Клинге, её одноклассников, прихожан Оптиной Пустыни, расстрелянных в 1935 г. по нелепому обвинению в подготовке покушения на Сталина, а им в это время было по 14-15 лет. Антонина Петровна собрала интереснейшую коллекцию художественных открыток и огромный материал о колоколах, чем бескорыстно делилась с друзьями и знакомыми. Антонина Петровна неоднократный корреспондент Муниципального вестника МО 8. Её заметки об истории Васильевского острова всегда были интересны. Неоднократно она обращалась в Администрацию Васильевского района по различным проблемам района, стараясь помочь василеостровцам.
Прекрасные строки посвятил Антонине Петровне автор монографии о истории школы Н.В. Благово [1]:
«… Совершенно особое место среди всех мемуаристов занимает выпускница девятого класса 1935 г. Антонина Петровна Просандеева, носившая в школе фамилию Павлова. Эта необыкновенная женщина при первой же встрече всем своим обликом и всеми чертами характера сразу же вызывает глубочайшее уважение, вскоре переходящее в искреннее восхищение. Приветливость и радушие, доброжелательность и внимание, тонкий юмор и блестящая память, трудолюбие и скрупулёзность, бесспорный талант рассказчицы вкупе с редкостным обаянием — всё это в полной мере присуще всегда жизнерадостной и бодрой Антонине Петровне. Перечисленные качества она сохранила, несмотря на долгую (90 лет!) и нелёгкую жизнь, тяготы блокадных лет, неожиданные «подвохи» со стороны здоровья. И как только эта бывшая ученица узнала о создании музея истории школы, немедленно стала едва ли не самой ревностной участницей этого непростого, но увлекательного процесса. Помощь, которую она оказывает музею, — многогранна, содержательна, конечно, бескорыстна и осуществляется на протяжении уже более десяти лет. В музее есть картина и несколько рисунков Антонины Петровны (она хорошо рисует), написанные ею стихи, посвящённые разным датам и событиям, а также многочисленные экспонаты, так или иначе связанные со школой. Но, пожалуй, самое интересное — это её рассказы-воспоминания, всегда неожиданные по сюжету, большей частью содержащие юмористическую изюминку. В её устном исполнении они всегда вызывают у слушателей восторг. Затем обычно следует просьба изложить услышанное на бумаге. Так и возник предлагаемый читателю своеобразный цикл мини-очерков, созданных старейшей ученицей школы и, в то же время, главе рода Просандеевых, представители четырёх (!) поколений которого получали знания в одном и том же образовательном учреждении. Все истории написаны в разное время, их объединяет, конечно, тема родной школы, память об учениках и учителях которой дорога автору этих зарисовок».
Ниже приводится отрывки из воспоминаний выпускницы 217-й школы. С полной версией воспоминаний Антонины Петровны заинтересованный читатель может ознакомиться в монографии Н.В. Благово [1]:
А. П. Просандеева (Павлова). Воспоминания написаны в период 1996 – 2006 гг.
Листки памяти
В нашу 217 ю школу я пришла в 1 й класс «грамотный» (а как он назывался, 1а или 1б, — не помню, пожалуй, 1б) осенью 1926 г. Навсегда запомнилась невысокая, подвижная, коротко подстриженная, весёлая и добрая первая учительница — Ольга Николаевна Ананьева. С нами в классе учился её сын Гаря (Игорь). Его брат Кирилл учился классом старше. Я уже хорошо читала и писала, но очень грязно, за что и получала оценки «уд. с минусом». Увлекаясь с малых лет рисованием, я не имела сил противиться соблазну, и из своих многочисленных клякс в тетрадях (тогда ведь писали чернилами!) создавала разных жучков, паучков, зверюшек, что веселило ребят и приводило в законное негодование учительницу, которая всё же не могла удержать улыбку, глядя на какую-нибудь получившуюся у меня букашку или смешную рожицу… … Много хорошего можно сказать о наших учителях. Только сейчас, когда вырастили своих детей, внуков и растут правнуки, начинаешь понимать, сколько учителя вложили в нас своей души и здоровья. Они бесконечно жертвовали своим временем, выполняя многочисленные общественные нагрузки: занимаясь с отстающими или ведя кружки. Например, Нина Сергеевна Бауэр вела литературный кружок, Иван Николаевич Артемьев — химический, Николай Александрович Румянцев — кружок военного дела. Память о школе — это память об одной из самых главных страниц нашей жизни. Теперь нас всё меньше, встречи реже… Но как становится тепло на душе, когда увидишь, что из облика утомлённого жизнью человека, иногда очень изменившегося со школьных времён, вдруг выплывают знакомые черты, появляется улыбка, заблестят глаза: «А помнишь?..» До конца своих дней я пронесу благодарность своей родной школе.
О Марии Васильевне Григорьевой
В моей памяти Мария Васильевна видится так, как будто я смотрела на неё вчера. Высокая, с прекрасной фигурой. Несколько широковатое, но очень милое лицо. Чёрные живые глаза. Добрая улыбка, видны ровные, белые-белые зубы, на щеках ямочки. Волосы очень тёмные, густые, вьющиеся. Причёска — прямой пробор, на затылке стянутые в большой узел волосы. В синем, хорошо сшитом халате с белым воротничком. Ей около сорока лет. Не замужем. Она рассказала нам о своём женихе — офицере, который погиб в годы Первой мировой войны. Она верна его памяти, всецело посвятив себя школе — нам… … Мы познакомились с Марией Васильевной в восьмом классе, когда она нам начала преподавать математику и физику. На первом же занятии она ошеломила нас — когда закончился урок математики, мы спросили: «Какие примеры из перечисленных в конце пройденного раздела надо решить?». Обычно задавались два, три, иногда четыре примера. Всего их было дано 10 или 12. И вот она говорит: «Раз дано столько, все и решайте к следующему уроку». Мы зашумели, что это невозможно, ведь ещё есть и другие уроки! Она засмеялась: «Хорошо, я после уроков задержусь, и кому это задание затруднительно, приходите в мой класс. Будем решать вместе». Все пришли, как один. Она вызывала желающих, если таких не находилось, то приглашала кого-либо к доске. Если ученик затруднялся, как приступить к решению — подсказывала, кроме того, разрешала это сделать желающим. … Наша школа была девятилеткой, но с 1935 г. было введено десятилетнее обучение. Так как программы не были полностью отработаны, то в порядке исключения, без выдачи аттестатов, а только при наличии справки с отметками об окончании школы, можно было поступать в институт. Но по основным предметам — русскому языку, математике, физике, истории — надо было готовиться по программе десятого класса. Историю и русский язык мы готовили сами, а математику и физику (электротехнику) — не одолеть. Мария Васильевна без наших просьб предложила пройти курс. И она ежедневно с мая до августа занималась с нами по несколько часов в день. Все 15 человек, желавших поступить в вузы, как один, сдали на 4 и 5. Другие остались в школе на десятый класс. Мы обнимали, целовали, благодарили Марию Васильевну. Но никто не догадался ей поднести хотя бы букет цветов или коробку конфет. Деньги ей родители предлагали, но она отказалась категорически.
Вася Шадрин
Вася учился в нашем классе. Это был мальчик, которого любили товарищи и учителя. У него была светлая голова, он хорошо учился, всё усваивая на лету, был жизнерадостен, физически очень силён, побеждая в борьбе наших ребят. С 12 ти лет он, чтобы помочь материально своей тёте, от весны до осени работал юнгой на баркасе, снующем по Неве. Он рано лишился матери, и его воспитывали отец и сестра отца. Вася очень любил отца. Тот был крупным инженером и имел возможности дарить Васе вещи, которых тогда не было ни у кого в классе: велосипед, фотоаппарат, хорошие коньки, ружьё. Когда его отец был в длительной командировке на Кавказе, его там арестовали. В 1930 г. (как теперь выяснилось, по фальсифицированным документам) был организован судебный процесс над группой инженеров, обвинённых в создании антисоветской организации и осуществлении в 1925–1930 гг. вредительства в промышленности и на транспорте, так называемый «процесс промпартии». Осуждённые были приговорены к разным срокам заключения. Вася тяжело переживал арест отца и, как мог, помогал заболевшей тёте. Первого декабря 1934 г. был убит С. М. Киров. С ним прощаться в Таврический дворец (тогда дворец им. М. С. Урицкого) со всем городом вместе шла и наша школа. Вася не был с нами, его свалила ангина. Мы шли пешком и на обратном пути навестили Васю. Он жил на 9 й линии, в доме 46. Нас было 6–7 человек. Вася чувствовал себя хорошо. Был очень весел, так как пришла телеграмма, что отец освобождён и завтра прибудет… В связи с этим долгожданным событием в школу он идти не собирался, но пропущенные занятия обещал выполнить. Попросил меня дать списать конспекты по пройденным материалам. Когда я пришла домой, то, пообедав, усталая, улеглась спать. А проснувшись, я узнала от мамы, что приходил Вася за тетрадками, но она не стала меня будить, и он ушёл. Меня это очень расстроило, но идти к нему было уже поздно. В ту ночь спала я плохо и видела странный сон: в каком-то тёмном тумане стоит Вася, окружённый какими-то светлыми лучами. Я спрашиваю: «Что это значит?» — и кто-то говорит: «Он ведь мёртв»… Придя утром в класс, я рассказала сон ребятам. Они заявили, что значит «он будет долго жить». Ещё не прозвенел звонок, как входит Мария Васильевна, наша математичка, и говорит: «Дети, встаньте. Вася умер». Мы были потрясены. Оказалось, что когда он пришел от меня, то увидел на столе телеграмму, текст её сообщал о пассажире по фамилии Шадрин, который скончался в поезде и снят на такой то станции… Вася не вынес удара, снял со стены ружьё, подаренное отцом, и большим пальцем ноги нажал курок, направив ствол в сердце… Похоронили Васю на Смоленском кладбище. Не могли забыть его весёлой белозубой улыбки, его красивого лица, которое никак не портили многочисленные родинки (о них он, шутя, говорил: «К счастью»). Крепкий, широкий в плечах, загорелый, всегда в морском кителе. Ему бы только жить. Чья-то злая воля обвинила ни в чём не виновного отца Васи. Годы заключения подорвали здоровье старшего Шадрина, и сердце не выдержало волнения о предстоящей встрече… Но кто-то, совершивший это злодеяние, погубивший не одну жизнь, ушёл от наказания…
О братьях Клинге
Во время большой перемены мы часто общались и с учениками других классов. Моими собеседниками в этих случаях часто были братья Клинге, хотя они учились на класс старше меня. Младший брат, Виктор, был отличный музыкант, он обычно аккомпанировал на пианино во время занятий спортивного кружка «Спартак», а также всегда играл на школьных танцевальных вечерах. Старший брат, Анатолий, хорошо рисовал, он занимался в художественной школе, находившейся в доме 14 по 13 й линии, там была и школа № 15. Его интересовало классическое искусство. Серёжа Кожин, одноклассник Анатолия, как-то мне сказал, что Толя на уроках частенько делает рисунки на библейские темы. Наш учитель рисования был приверженцем импрессионизма. На уроках он предлагал нам акварельными красками кистью рисовать на бумаге произвольные полосы и произвольные пятна, после этого, подходя поочерёдно к ученикам, находил у каждого изумительные, по его мнению, сочетания цветов и оригинальные композиции мазков, демонстрируя перед нашими изумлёнными взорами эти произведения, как некие шедевры. Но однажды в наш класс вместо этого педагога пришел другой, с иными взглядами на искусство. Этот пожилой человек внёс в проведение уроков много нового, незнакомого нам. Он рассказывал об эпохе Возрождения, приносил альбомы с копиями классических картин, знакомил с историей их создания и пояснял содержание сюжетов. Всё это было невероятно интересно. Мы также много узнали и о наших великих живописцах. Я обо всём этом рассказывала Толе Клинге, в классе которого уроки рисования вёл по-прежнему педагог-«импрессионист». Поэтому он часто поджидал меня после окончания урока рисования и внимательно слушал мои подробные рассказы о только что увиденном и услышанном. После окончания учебного года я на лето уехала в деревню под Лугой, там у нас был домик, и я оставила Толе адрес. Благодаря этому в июле получила от него очень тёплое письмо с рассказом о его жизни в городе. Кроме письма, в конверте находился небольшой автопортрет. На его обратной стороне была надпись: «На память Тоне от Анатолия Клинге 22/VII-33 автопортрет. Рисовал после писания письма этого с зеркала. Прошу принять». В начале нового учебного года мы вновь встретились и продолжили наши беседы об искусстве. Однако продолжались они недолго. В начале зимы братья Клинге, а вслед за ними и ещё три ученика исчезли из школы. О причине их отсутствия мы ничего не знали и знать не могли. Ходили только слухи о том, что будто бы у братьев Клинге отец, царский офицер, где-то на севере убит революционными матросами и поэтому их куда-нибудь выслали. Братьев Клинге мы больше никогда не видели. Три другие мальчика через несколько месяцев вновь стали ходить в школу, но никто никогда не спрашивал их о причине длительного отсутствия на уроках. Такое было время… И лишь много лет спустя после выше описанных событий я узнала о том, что братья Клинге трагически погибли в концлагере на Соловецких островах, где за несколько лет до них отбывал срок ещё один ученик нашей школы, будущий академик Д. С. Лихачёв. Оказалось, что юноши были верующими и прислуживали в храме Киево-Печёрского Успенского подворья на углу набережной Невы и 15 й линии. Их абсурдно обвинили в попытке организовать убийство Сталина и расстреляли. Бесконечно жаль невинно погубленных талантливых мальчиков, как бы много хорошего смогли они сделать для своей родины… но не успели. Автопортрет Толи Клинге я сберегла в годы войны и хранила у себя до 1996 г., когда передала его на вечное хранение в музей истории школы.
Способ институтки
В 1930-е годы запрещалось читать книги Лидии Чарской. Считалось, что это — чтиво разложившегося дворянства, а не пролетарской молодежи. Чарской не давали писать, не давали играть в театре (она была актрисой), и ей бы погибнуть от голода, если бы её не поддерживала писательница Н. П. Кончаловская (мать известного кинорежиссёра и киноартиста Никиты Сергеевича Михалкова). Чарская похоронена на Смоленском православном кладбище, недалеко от часовни Ксении Блаженной, рядом с «дедушкой русского романса» Н. А. Титовым. Несмотря на запрет, девочки доставали у знакомых старушек книги Л. А. Чарской и читали с удовольствием. Это: «Газават» (о Шамиле), «Княжна Джаваха», «Вторая Нина», «Голубая цапля», «Записки институтки» и др. Это было в девятом классе. Кто-то из учителей заболел. Пустой урок. Мы, девочки, сбились кучкой и читаем Чарскую. Мальчики смеются. Один вырывает книгу, лезет на шкаф, сидит наверху и говорит: «О, да! Здесь есть и полезные советы! Читаю: если институтка не знала урока, то её подруги поили водой. Вливали, сколько можно, и если её вызывали к доске, то она незаметно накручивала поясок платья на палец. Вода нажимала на желудок, тот на сердце. Девушка бледнела на глазах. Педагог отводил её на место и просил подруг помочь. Зачёт не состоялся!». Вот Кена Оконечников кричит: «Я не знаю сегодня физику, спасайте меня!». Его мальчишки повели в коридор. Там стоял железный бак с водой и на цепи алюминиевая кружка. Сколько воды влили — не знаю. Слышали мы его вопли: «Хватит!». Урок физики: «Оконечников, к доске!». Он несмело решает пример по электротехнике. Замер, стоит. Мы шепчем: «Тяни, тяни!». Наконец, видим, как он крутит поясок своей чёрной косоворотки. Учительница Мария Васильевна Григорьева, видя его заминку, неожиданно от стола подходит к доске и стоит перед Кеной. Но поздно… он уже нажал пояс и вот из Кены вырвался фонтан воды в обалдевшую учительницу, облив её с головы до ног. Кена дико хохочет, мы тоже. Помогаем Марии Васильевне обтереться. Кена идёт домой за мамой…
Урок танца
Ростислав Васильевич видел всё. Идёт школьный вечер. Я стою у стены. Вдруг ко мне подходит Ростислав Васильевич Озоль. Берёт меня за руку и мы кружимся в вальсе. Музыка затихла. Он меня подводит к стене и говорит на ухо: «Тонечка, если ты будешь стоять, опустив плечи и выставив животик, тебя никто не пригласит танцевать». Я краснею (тогда я ещё была способна краснеть…). Он отходит. Ко мне сразу подбегает несколько девочек: «Тоня, что тебе сказал Ростя?». Но он ушёл ещё недалеко и, обернувшись, сказал: «Это маленькая гимнастическая тайна…». И в дальнейшем не раз, увидев меня с плохой осанкой (даже как-то на улице), говорил: «Тоня, маленькая гимнастическая тайна»… И я сразу распрямляла плечи и шагала, выставив грудь вперёд. В результате я стала следить за собой. Но не раз девочки приставали ко мне: «Что это значит?». Я никогда не рассказывала. Прошло много времени. Мы собрались на встречу через 35 лет. На встрече был и Р. В. Озоль, и военрук Н. А. Румянцев. Было много воспоминаний и шуток, и вдруг одна «девочка» сказала: «Может быть, сейчас скажете, что это за “маленькая гимнастическая тайна”… Ростислав Васильевич сказал: «Тоня, может быть, удовлетворишь любопытство, которое за столько лет не затихло у твоих подруг?» — и я рассказала. Все смеялись, а хозяйка квартиры — Нина Тиккоева — сорвала несколько цветущих оранжевых колокольцев с веток абутилона (домашнего клёна) и вручила мне: «За хорошую осанку и внешность»… Во время встречи один «мальчик» сказал: «Я выяснил, что все присутствующие — инженеры, врачи, музыканты. Одна Нина Подсосённая подвела класс — домохозяйка!». На что она ответила: «Я жена моряка, с ним объехала все флоты. Мои сыновья — спортсмены, чемпионы по борьбе: один Северного флота, другой — Армии. Кто может похвалиться такими успехами своих сыновей?» Мы ей активно хлопали и заставили «оратора» тотчас извиниться. Бабушка-девочка Много лет спустя после окончания школы я как-то еду в трамвае по Среднему проспекту с внуком Андрюшей. Вдруг вижу улыбающуюся физиономию бывшего соученика Фимы Зильберштейна. Он пробивается сквозь народ ко мне. Хлопает по плечу, целует в щеку: «Тоня, сколько лет, сколько зим!». Я представляю своего внука, он (внук) хмурится. Фима: «Что это ты так набычился?». Андрюша (ему лет 8): «А почему Вы так фамильярно обращаетесь к моей бабушке?». Фима на весь трамвай: «Потому что твоя бабушка — девочка из нашего класса!»… Вокруг смех. Джек Зильберштейн И ещё я вспомнила Фиму. Возвращаюсь с обеда из дома на свой завод им. И. Е. Котлякова и вижу — на панели возле парадного лежит документ. Раскрываю — это паспорт породистого пса. Вся родословная, имя — Джек, владелец — Зильберштейн, и адрес. Беру у секретаря директора фирменный конверт. Вкладываю документ. Пишу адрес и получатель «Джек» Зильберштейн. Кладу конверт в пачку со служебными отправлениями… Фима, наверное, улыбнётся: «Кто это послал?».
Как Тоня Павлова стала Антониной Петровной Просандеевой
Зимние каникулы 1934 г. Встречаем в пионерском лагере на Сиверской новый 1935 год. Очень весело. В полночь кто-то из девочек предлагает погадать у колодца. Он в лесочке — недалеко. Человек шесть одеваются и бегут туда. Окружаем сруб. Одна кричит в колодец: «Как будут звать моего суженого?». Тишина. Кричит вторая, третья — тихо. И вот кричу я. Из колодца громко раздается: «Герман»! Мы отскакиваем. Темно, луна чуть видна сквозь облака. Перед нами стоит и хохочет наш лагерный инструктор по физкультуре — Герман. Он увидел, что мы куда-то понеслись, и последовал за нами. Больше отгадывать не стали и пошли танцевать в клуб лагеря. Прошла зима. Наступило 1 Мая. Побывали на демонстрации. Моя подруга Этя пошла куда-то в гости с родителями. Вдруг приходит одноклассница Нюра Беспрозванная. Она обижена: брат обещал вечер погулять с ней, а пригласил какую-то свою знакомую девчонку… Мой папа был строгих правил и не отпускал меня гулять по вечерам. Исключением были походы с Этей в театры, когда папе на заводе «Красный Треугольник», где он работал, давали в завкоме раз в месяц два билета. Он их отдавал нам. На этот раз он, по-видимому, посочувствовал Нюре и предложил: «Девочки, прогуляйтесь на площадь Урицкого. Там построен сказочный городок». Мы обрадовались. Но у меня было кургузое пальтишко, из которого я выросла, и скучный синий бархатный берет. В гостях у нас была моя тётя. Она меня нарядила в своё хорошее пальто. Но так как тётя была полненькая, то пальто, запахнув на мне, закрепили на талии ремешком. На берете укрепили нечто вроде бабочки из клочков оранжевой и голубой ленты. Пошли. На площади народу тьма. Павильоны на темы из сказок: тут и Избушка на курьих ножках, и Голова из «Руслана и Людмилы», и сказки о золотой рыбке и о старухе у разбитого корыта. В киосках продавали сладости и фрукты. Мы смешались с толпой. Днём прошёл дождь. На площади кое-где были лужи, и люди медлили, обходя их. Мы замешкались у одной лужи, за ней образовалось свободное пространство. На эту площадку вышли из толпы два моряка, один высокий, другой поменьше. Нас разделяла лужища. Но высокий моряк, с чёрными глазами, внимательно смотрел на меня. Мы отошли в сторону от них. В это время по радио возвестили, что над площадью пролетит самолет и сбросит листовки — песни. Будем петь, когда заиграет оркестр. И верно, мы даже не успели опомниться, как с рёвом промчался аэроплан, и дождём посыпались листки. Я бросилась ловить, но не поймала, а, оступившись, упала — руками в лужу. Брызги залепили мое лицо. Вдруг меня бережно поднимает замеченный мною моряк, а его товарищ рядом. Он говорит: «Что, Вам не досталось песен? Так вот целая пачка. Они пригодятся для того, чтобы Вам вытереть руки и лицо». Они — моряки — повели нас через толпу на набережную, где помогли стереть следы моего падения. Затем с разговорами мы дошли до Марсова поля, задавая друг другу загадки. Я некоторые помню даже сейчас: Улитка взбирается на дерево, высота которого 15 метров. За день она вползает на 5 метров, а за ночь спускается на 4 метра. Сколько дней ей нужно, чтобы достигнуть вершины? Курсанты хором сказали: «15 дней». Ан нет, за 10 дней: на десятый день она поднимется на 10 метров, и на одиннадцатый на 5 — вот она и на вершине! Я видела на их бескозырках «ВМУ им. Фрунзе» — наши шефы. Молодые люди сказали, что должны быть в училище в двенадцать-ноль-ноль. Мы сказали, что тоже живём на Васильевском. И пошли мы вместе. Подойдя к училищу, Герман, как представился высокий, и Давид, поменьше, пригласили нас на 2 е мая в училище на вечер. Я сказала, что мы не можем придти, так как дома родители не позволят. Мы ещё учимся в школе, в 9 м классе. Тогда Герман воскликнул: «Мне школьники портят настроение. Меня товарищи выбрали в подшефную школу вести кружок: история мореплавания в России. А я не желаю, не иду и не пойду. Но там очень въедливая девчонка — секретарь комсомола»… Мы с Ниной засмеялись. А он говорит: «Вы не верите? Так вот у меня записка от неё в кошельке: “Как Вам не стыдно не придти в школу! Кружок собрался. Ребята ждут Вас и собираются каждую среду. Ваши товарищи уже ведут кружки: шахматный, вязки морских узлов, азбуки Морзе флажками, а Вас всё нет. Отзовитесь хотя бы. Тоня Павлова”». Герман: «Девочки, как вас зовут? И где вы учитесь?» Я заявила: «У Вас в руках моя визитная карточка!» — и мы, смеясь, побежали домой. Дома родным рассказали о нашей прогулке и приключении. Шефская работа с училищем им. М. В. Фрунзе у нас началась ещё зимой. Договариваться с руководством училища ходила, по их приглашению, Аня Босова, наша освобождённая пионерская вожатая в то время. Меня избрали секретарём комитета комсомолы школы. Аня меня познакомила с моряками, которые пришли к нам. Это был третий курс. Мы с ними провели полит-бой по XVII съезду партии. Хорошо готовились. В зале, где сцена, сидели школьники старших классов, а на сцене моряки. Как мы ликовали, когда наши шефы с треском проиграли! Они шли к школьникам, не потрудившись подготовиться. Ребята забили их своими вопросами, на курсантские же отвечали с блеском. По работе кружков курсанты приходили ко мне, вызывая из класса в зал. И мне в альбомчик (какой был у многих девочек) наш ученик Фима Зильберштейн написал: «Мила, умна, к чему ж лукавить, вот Тоня перед нами вся — лишь моряков сюда прибавить!». Моряки ко мне относились, как к «своему парню», не замечая, что я уже девушка, и просили часто меня подойти к понравившейся кому-либо девочке и передать записочку — вероятно, с приглашением на вечер. Сразу после праздника, 3-го или 4-го мая, на уроке географии шепчет соседка: «Там за дверью мелькает морской воротник. Наверное, к тебе». Я у педагога попросила разрешения ненадолго выйти. Выхожу в зал, а там Герман: «Вот я и пришёл». Я засмеялась: «Что-то моя записка долго лежала в Вашем кошельке, ведь скоро экзамены, и кружки пора сворачивать». Тут звонок; урок был последний. «Можно я провожу Вас домой?» Я разрешила. Взяла портфель и пошли: от школы живу недалеко, по 14 й линии, дом 49. Возле дома распрощались. Я показала, что живу на третьем (верхнем) этаже. На второй день влетает моя младшая сестра с двумя подругами: «Тося, моряк спросил номер квартиры — идёт к тебе». Мама возмущена: «Это что такое? Я не позволю кого-то пускать в дом без разрешения отца». Но уже поздно. Он вошёл, вежливо поздоровался. Маме неудобно шуметь, так как три девчонки следят с хитрыми рожицами за разворачивающимися событиями. Он взялся мне помогать оформлять школьную стенгазету — то, чем я и занималась. Клеили заметки, обводили рамки и т. д. Пришёл папа. Герман сказал: «Вы извините, я пришёл без приглашения, но я думаю, Вам дочь рассказала, как мы познакомились». Рассказал о себе, что он родом из Нижнего Новгорода (он назвал себя «сормовичем»), о родителях и прошлой учёбе и попросил разрешения приглашать меня в Училище, в кино и просто погулять. Папе это очень понравилось, каким тоном и о чём говорил Герман. Мы садились обедать, и папа пригласил его к столу. Мама «отошла» понемногу. Она-то была очень гостеприимна, а здесь просто испугалась. В дни подготовки к экзаменам у меня собиралось много ребят, и занимались вместе. Папа это поощрял. Он все годы, что я училась, был членом родительского комитета. Герман Михайлович учился отлично, и ему давали лишние увольнения в город в обычные дни. Он ходил на стадион Ленина, где занимался велоспортом. «По пути» забегал к нам. Как-то застав у меня группу ребят, долго не задержался. Я его познакомила с товарищами, он представился: «Герман» — и ушел. Этя Рыськина неожиданно заявила: «Тоня, ты за него выйдешь замуж! Помнишь, зимой из колодца на вопрос твой о суженом, раздался голос — “Герман”?» Девочки заахали, мальчики засмеялись: «Ведь это же подал голос физрук, его звали Герман, и вообще это суеверие и простое совпадение».От этого «суеверия» у меня 28 сентября 1936 г. родился сын, Олег Германович Просандеев. Я тоже уже носила эту фамилию. Я училась в Технологическом институте, Герман окончил училище в звании лейтенанта. Его оставили на преподавательской работе. С кадрами тогда было трудно, и он вёл уроки по трём дисциплинам: астрономия, тактика и навигация. Война его застала на практике с курсантами под Таллином, где они защищали подступы к Ленинграду. Наш флот 28 августа 1941 г. покидал Таллин. Фрунзенцев распределили по разным кораблям. Герман, сто курсантов и семь командиров попали на эсминец «Володарский». Впереди отряда шёл крейсер «Киров». Его и находившиеся в составе эскадры транспорты, охраняли несколько эсминцев. На крейсере «Киров» находилось командование Балтийского флота, сотрудники ЦК компартии и Совнаркома Эстонской ССР, золотой запас Сбербанка Эстонии, большое количество войск и мирного населения. Корабли шли через минные поля противника, подвергались атакам немецких подводных лодок и торпедных катеров, обстрелам тяжёлой артиллерии с берега. Эсминцы сопровождения защищали крейсер и транспорты не только огнём орудий, но и героически подставляя свои корпуса под удары противника. В результате этих действий почти все эсминцы погибли. В их числе и «Володарский». Вместе с ним погиб и Герман Михайлович Просандеев, мой муж.
Мы с сыном и мамой остались в Ленинграде. Я работала в госпитале. Мама с Олегом дежурили на чердаке — гасили зажигалки. Весной 1942 г. по льду Ладожского озера мы выехали в Горький, так как госпиталь уезжал на восток. Я работала на военном заводе. В 1944 г. вернулись домой, и я поступила на завод «Красный Металлист» (позже завод им. И. Е. Котлякова), где в качестве инженера-конструктора работала до 1988 г., последние три года — заведующей музеем завода.
Сына Олега я отвела в нашу школу (теперь она имела № 5) в 1944 г., окончив которую в 1954 г., он пошёл по стопам отца и высшее образование получил в Высшем военно-морском училище подводного плавания. После этого служил 15 лет на подводных лодках Балтийского и Северного флотов, в том числе на атомных подводных крейсерах стратегического назначения. Затем был переведён в Ленинград, в Главное управление навигации и океанографии Министерства Обороны, где служил 25 лет. Написал несколько книг по своей специальности. Они используются мореплавателями нашей страны и за рубежом (я об этом узнала в день его 60 летия по поздравительным адресам и телеграммам). Олег, прослужив 34 года на флоте, вышел в отставку в звании капитана II ранга, увлекается водным туризмом и работой на садовом участке. Его сын, Андрей Олегович Просандеев, не полностью окончил нашу пятую школу, так как она с 1974 г. стала восьмилеткой. Пришлось в 9 м и 10 м классах учиться в 17 й школе на 19 й линии. Работает на транспорте. Его дочь Людмила Олеговна Земоткина (Просандеева) кандидат географических наук, преподаёт в университете. Миша, её сын (Михаил Михайлович Земоткин), мой правнук, тоже окончил мою школу, но уже в XXI веке. Он, выпускник 2006 г., является представителем уже четвёртого поколения нашей семьи, получившего среднее образование в этом учебном заведении. Другие три внука — студенты. Жизнь продолжается».
1. Благово Н. В. Школа на Васильевском острове. Ч. II., СПб, 2009.
Информационную страничку подготовил М.Т. Валиев